"Изобильные Матерные щедроты"
Журнал «Власть» № 39
(893) от 04.10.2010
Пополнение армии, называлось ли оно рекрутским набором
или призывом, в России всегда было одним из самых взяткоемких процессов.
Однако, как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, борьба с ним,
как и с прочими проявлениями коррупции, приводила в лучшем случае к
замене старых взяточников новыми.
"Обогатев неправедным своим мздоимством"
О том, до чего способно довести страну многочисленное и
корыстолюбивое чиновничество, свидетельствовали речи участников Земского
собора 1642 года.
"А в городах,— говорили купцы царю Михаилу Федоровичу
Романову,— всякие люди обнищали и оскудели до конца от твоих государевых
воевод, а торговые людишки, которые ездят по городам для своего
торгового промыслишка, от их же воеводского задержания и насильства в
проездах торгов своих отбыли".
 |
Царь Алексей Михайлович
рассчитывал избавиться от взяточников с помощью челобитчиков |
И в этих словах не было ни малейшего преувеличения. В
Москву жаловались купцы практически отовсюду. Как говорилось в
челобитных, воеводы силой задерживали караваны и обозы на
подведомственных территориях, требуя за право проезда дани в размере
3-4% оцененной на глазок стоимости товара. После путешествия из Сибири в
Москву купцы не только лишались всякой надежды на прибыль, но и
оставались в серьезном убытке.
Не легче жилось и сельским жителям. К примеру, жители
одной из самых благополучных волостей России, только в 1617 году
возвратившейся из-под шведского управления обратно к московскому царю,
жаловались ему на страшные притеснения управлявшего волостью приказного
человека Дмитрия Мякинина. Тот, не дождавшись взяток от крестьян, сам
брал все, что заблагорассудится.
"Дмитрей,— говорилось в челобитной,— ездил с людьми
своими для своей корысти по деревням и их, крестьян, бил, и мучил, и по
дворам, и по лесам за ними гонялся, и вымучил на них немерною мукою на
человеке рублев по пяти, и по шти, и болши".
Не довольствуясь собранным, Мякинин потребовал
"поклонных" — денег, даваемых из уважения к должностному лицу. Но сделал
это, как жаловались жители волости, в своем особом стиле:
"Да он же де Дмитрей звал их к себе на пир, и которые
крестьяне у него на пиру были, и он, с тех поклонное взяв, сажал в
тюрьму, и они из тюрьмы у него выкупалися, а давали рубли по два и болши,
а которые у него на пиру не были, для того, что люди недостаточные,
поклонного дати нечего, и он по тех посылал с приставы людей своих, и
правили на них поклонного с человека по два алтына, по две деньги, и по
гривне, и болши".
Но и этого оказалось недостаточно. В разгар полевых работ
люди управителя волости согнали мужиков изо всех деревень к нему во
двор, и Мякинин не отпускал их, пока они не пообещали принести еще и "поровенный"
сбор. А временами приказной человек, как говорилось в челобитной,
выбивал деньги, даже не придумывая повода:
"Да он же де Дмитрей старосту Аникейку Семенова бил
ослопом до полусмерти, и в тюрьме держал, и морил голодом, и доправил с
него десять рублев".
В итоге богатая волость за год правления Мякинина пришла
в полное разорение:
"И от того де Дмитреева насильства они Сумерской волости
крестьяне в конец погибают и совсем до основания разорены, бредут
врознь, и у многих у них пашня залегла".
Чиновники тем временем богатели на зависть всем тем, кто
не удостоился хлебной службы.
"А твои государевы дьяки и подьячие,— жаловались дворяне
на Земском соборе 1642 года,— пожалованы твоим государским денежным
жалованьем, и поместьями, и вотчинами, и, будучи беспрестанно у твоих
государевых дел и обогатев многим богатством неправедным своим
мздоимством, и покупили многие вотчины, и дома свои строили многие,
палаты каменные такие, что неудобь сказаемые, блаженной памяти при
прежних государях и у великородных людей таких домов не бывало, кому
было достойно в таких домах жите".
"Отдает на откуп безмужных жен на блуд"
Подобная ситуация не устраивала не только подданных, но и
самих самодержцев: из-за нее резко уменьшались поступления в казну.
Поэтому после вступления в силу Уложения 1649 года, предусматривавшего
наказание чиновников за злоупотребления, посадским и прочим людям
повелели жаловаться государю на любые притеснения. А чтобы воеводы не
задерживали челобитчиков, им разрешалось уезжать с мест постоянного
проживания без разрешения.
Вскоре, правда, выяснилось, что этот метод борьбы со
мздоимством из-за обширности страны практически не работает. Жалобщики
имели право уехать без согласования с ненавистным воеводой. Но другие
воеводы не имели обязанности беспрепятственно пропускать их через свои
земли. А также хотели получать мзду с коллег-воевод за возвращение
кляузников восвояси.
Иногда челобитчикам все же правдами и неправдами
удавалось прорваться в Москву. Но в Москве, чтобы челобитная дошла до
царя, требовалось давать взятки — "посулы". И вместо сокращения
коррупции в результате деятельности жалобщиков она, к возмущению
самодержцев, только расширялась. В царской грамоте городецким жителям, к
примеру, говорилось:
"Да вы ж посылаете к нам в челобитчиках своих посадских
людей и даете им на подмогу многие деньги, а посыльщики ваши те деньги
на Москве дают в посулы и сами ими корыстуются, а вы того и не ведаете,
и в том вам посадским людям чинятся убытки многие".
Только после того, как челобитная попадала к адресату,
дело сдвигалось с мертвой точки: назначалось следствие, от результатов
которого зависело решение царя. В 1665 году посадские люди донесли царю
о бесчинствах енисейского воеводы Василия Голохвастова, и после дознания
последовал указ Алексея Михайловича, в котором описывались все
преступления воеводы, среди которых числились подпольное изготовление
водки, грабежи, вымогательство, покровительство азартным играм — зерни —
и сутенерство:
"Да он же, Василий, для своих пожитков отдает на откуп
помесячно зернь, и корчму, и безмужных жен на блуд, и от того емлет себе
откупу рублев по 100 и болши, и тем блудным женкам велит наговаривать на
проезжих торговых и промышленных людей напрасно, и тех людей по их
оговору, без сыску и без расспросу, сажает в тюрьму, и емлет с торговых
и с промышленных людей тюремной теснотою и всяким мучением по сороку и
по два сорока соболей, а с иных емлет деньгами рублев по 30, и по 40, и
болши. А которых служилых и посадских людей остаются в домах жены, а они
в то время бывают в отъездах, и он де Василей, сведав их пожитки, жен их
емлет в застенок ночью, и пытает, и спрашивает серебряных денег, и тем
мучением их до конца разорил".
Голохвастова сменили, однако нередко оказывалось так, что
новый воевода притесняет народ хуже предыдущего. Так что в итоге
измученным мздоимством воевод подневольным людям оставалось или терпеть,
или бунтовать. Однако во второй половине XVII века мятеж считался более
опасным преступлением, чем мздоимство, и бунтовщиков наказывали чаще,
чем воевод, против которых они выступали. Так произошло в 1650 году в
Томске, где доведенные до отчаяния поборами служилые люди под
руководством заместителя воеводы — воеводского товарища Ильи Бунакова
объявили воеводе князю Щербатову, что впредь подчиняться ему не станут и
под его судом состоять не будут. Но после разбора дела Бунакова за мятеж
били кнутом, а служилых людей подвергли царской опале.
"Довольствоваться им от дел по-прежнему"
Царь-реформатор Петр Алексеевич уже в первые годы своего
самостоятельного правления старался найти формы борьбы со
взяточничеством, отличавшиеся от привычных более высокой эффективностью.
Он, например, в 1695 году обнародовал указ о том, чтобы посадские жители
не выполняли незаконных приказов и требований воевод и без промедления
сообщали о злоупотреблении властью царю. Препятствия при этом возникали
те же, что и в прежние годы. И поэтому народ подошел к царским указаниям
о борьбе с коррупцией творчески: в Сибири воеводам-мздоимцам начали
"отказывать от дел".
 |
Петр I предписал
чиновникам жить на одно жалованье |
"Около 1697 года,— писал известный русский правовед,
историк и философ профессор Борис Чичерин,— служилые люди, "не стерпя
таких воеводских налог, грабительства, и разорения, и оскорбления",
отказали от воеводств Илимскому воеводе Челищеву, Нерчинскому Савелову и
Красноярским Алексию и Мирону Башковским. Правительство, как видно из
грамоты, не считало этот поступок противозаконным; при трудности
получить удовлетворение допускалось самоуправство".
Однако большого распространения подобная практика не
получила. Во-первых, потому, что после первых случаев воеводы начали
внимательнее следить за потенциальными зачинщиками бунтов и превентивно
их изолировать. А во-вторых, царь начал расставлять на ключевые посты
самых преданных и не подводивших его людей. А им он порой верил больше,
чем любым челобитчикам. Правда, большинство из них, несмотря на клятвы
царю и наказы, данные им в царевых грамотах, едва добравшись до места
назначения или заняв высокий пост в столице, начинали кормиться с
должности.
Еще хуже обстояло дело с малыми — уездными и волостными —
воеводами. Чтобы очистить их ряды от потомственных коррупционеров, Петр
I принялся назначать на эти должности известных ему и проверенных в боях
офицеров. Идея на первый взгляд казалась вполне здравой: именно военные
могли навести порядок в управлении русскими городами и селами.
Но вскоре оказалось, что новые воеводы ничего не понимали
в гражданском управлении, а на подчиненное им население смотрели как на
солдат, обязанных исполнять любой их приказ. При этом они, как истинные
птенцы гнезда Петрова, в большинстве были подняты из самых низов
общества и не имели за душой ни копейки. А как истинно русские люди, не
знали другого способа умножения достатка, кроме кормления с должности,
примеры которого они видели повсеместно с младых ногтей. В итоге попытка
повальной замены старых коррумпированных воевод на новых военных
окончилась полным провалом. Учет и сбор податей приходил в упадок, а
число жалоб на мздоимство неуклонно росло.
В результате в 1714 году произошел новый поворот
антикоррупционной политики. Вместо прежних законов с не вполне внятными
мерами наказания за мздоимство царь Петр продиктовал указ "О воспрещении
взяток и посулов и наказании за оное", которым чиновникам запрещалось
иметь любые источники дохода, кроме жалованья или того дохода, что будет
определен самим царем или сенатом:
"Запрещается всем чинам, которые у дел приставлены
великих и малых, духовных, военных, гражданских, политических, купецких,
художественных и прочих, какое звание оные ни имеют, дабы не дерзали
никаких посулов казенных и с народа сбираемых денег брать, торгом,
подрядом к прочими вымыслы, какого б звания оные и манера ни были, ни
своим, ни посторонним лицам, кроме жалованья; також от дел, по чему
определено, или впредь определится, или партикулярно позволится за Нашею
рукою, или всего сената подпискою".
Говорилось там и о суровых наказаниях ослушникам:
"А кто дерзнет сие учинить, тот весьма жестоко на теле
наказан, всего имения лишен, шельмован и из числа добрых людей извержен
или и смертию казнен будет. То ж следовать будет и тем, которые ему в
том служили и чрез кого делано... не выкручаяся тем, что страха ради
сильных лиц или что его служитель".
Каждый чиновник обязывался прочитать указ и расписаться в
ознакомлении:
"И дабы неведением никто не отговаривался, велеть всем у
дел будучим к сему указу приложить руки, и впредь кто к которому делу
приставлен будет, прикладывать, а в народ везде прибить печатные листы".
В первый момент указ произвел достаточно сильное
впечатление на чиновный люд. Однако скоро страх прошел, и, несмотря на
происходившие время от времени жестокие казни коррупционеров,
отстранение взяточников и казнокрадов от должности и лишение их
имущества, все вернулось на круги своя.
Историк русского права профессор Московского университета
Петр Мрочек-Дроздовский, исследовавший огромный пласт чиновничьих дел
петровских и более ранних времен, писал:
"Прежнее время с его приказными мошенничествами,
произволом и волокитой оставило глубокие следы, которые чувствовались
долго и по смерти Петра, а при нем и сановники, и более мелкие чиновники
были в громадном большинстве случаев притеснителями слабых,
казнокрадами, а подчас и сущими разбойниками".
О том, что ничего не изменилось, свидетельствовал и указ
вдовы царя-реформатора — императрицы Екатерины I, подписанный ею в 1726
году. Тогда менялись штаты, и императрица приказала руководству
Юстиц-коллегии, Вотчинной коллегии, санкт-петербургского и прочих судов
и магистрата выплатить жалованье по прежним окладам. А об остальных
чиновниках этих учреждений приказала:
"А приказным людям, обретающимся в тех двух Коллегиях,
также в Надворных Судах и Магистратских, не давать, а довольствоваться
им от дел по-прежнему обыкновенно с челобитчиков, кто что даст по своей
воле".
Императрица, правда, позаботилась и о нуждах
челобитчиков:
"Токмо для излишних взятков тем челобитчикам в делах их
волокиты, також ничего в противность регламентам и указам отнюдь не
чинить, и того смотреть за ними тех мест судьям; а ежели подьячие
челобитчикам чинить будут волокиты и будет на них от кого челобитье, и
за то их наказывать".
При этом жалобы должны были разбирать те же чиновники,
что вымогали излишние взятки, но вникать в подобные детали было,
очевидно, не царским делом.
"Чинят великие обиды и берут взятки"
Новая кампания про борьбе со взяточничеством началась
после воцарения Анны Иоанновны в 1730 году. Казна государства пребывала
в расстройстве, и хозяйственная императрица, имевшая опыт управления
небольшой Курляндией, решила умерить аппетиты воевод и прочих
чиновников, чтобы увеличить доходы.
 |
Анна Иоанновна ограничила
воеводам срок полномочий |
Предложенная в ее указе схема отличалась простотой,
изяществом и, казалось бы, должна была наконец-то снизить мздоимство.
"Понеже Ее Императорскому Величеству известно учинилось,—
говорилось в указе,— что многие воеводы как посадским, так и уездным
людям чинят великие обиды, и разорения, и другие непорядочные поступки и
берут взятки, о чем уже и челобитные многие в Правительствующем Сенате
на них поданы, а на иных и бить челом опасаются, для того, что те
Воеводы многие годы живут беспеременно. Того ради Всепресветлейшая,
Державнейшая, Великая Государыня Императрица Анна Иоанновна, Самодержица
Всероссийская, указала во всех городах Воеводам быть с переменою по два
года".
Кроме ограничения срока полномочий указ предписывал
являться в сенат с отчетностью по всем делам за время воеводства, а
также в течение года ждать, не поступит ли от жителей, освободившихся от
гнета этого воеводы, жалоб. И только после этого решать его судьбу:
"И буде который исправен и после смены в год челобитчиков
на него не будет, таких определять в Воеводы ж по рассмотрению".
Блестящее действие встретило не менее блестящее
противодействие. Воеводам, назначенным на короткий срок, требовалось за
ограниченное время собрать деньги не только на грядущую жизнь в ожидании
другой должности, но и на взятку преемнику, чтобы тот останавливал
возможные челобитные, и на взятки чиновникам в столице, которые будут
рассматривать челобитные и вопрос о дальнейшем воеводстве. Так что по
всей стране начались вымогательства, сопровождавшиеся зверствами,
невиданными прежде.
Воеводы стали вымогать не только деньги, но и целые
поместья у дворян, не имевших знатных родственников или покровителей в
столицах. Технология не отличалась разнообразием. Жертву привозили в
воеводскую канцелярию, сажали в камере на цепь, били, морили голодом и
не отпускали до тех пор, пока она не подписывала "крепость" — договор о
передаче имущества.
В ответ Анна Иоанновна, вспомнив опыт дяди, начала
применять к зарвавшимся взяточникам смертную казнь. В 1736 году был
казнен бывший иркутский вице-губернатор Алексей Жолобов, который получил
с казака Максима Белокопытова 400 руб. и косяк бархата, а с посадского
человека Алексея Судейкина — 326 руб. и много тканей. За Жолобовым,
правда, числилось и много других прегрешений, но взяточничество в указе
о его казни шло номером первым.
Но и это не помогало. Чиновники под таким нажимом стали
лучше скрывать получение взяток. Появились такие формы, как покупка
поместий по очень низкой цене или получение от взяткодателей векселей.
Якобы имярек одолжил у чиновника некую сумму, которую потом вполне
официально и принародно отдает. Так что уже на склоне своих дней в 1740
году Анна Иоанновна подписала указы о запрещении чиновникам принимать
векселя и покупать имения в тех губерниях, где они служат, как на свое
имя, так и на имя жен и детей.
Покупка имений за пределами служебной территории
дозволялась. Однако тогдашние средства транспорта, а также необходимость
каждый раз испрашивать разрешения на выезд у вышестоящего начальства
делали подобную покупку за редким исключением совершенно невыгодным
делом. Но уже никто не сомневался, что чиновники снова найдут обходные
пути и будут, как и прежде, получать свою мзду со всех и каждого.
Возможно, поэтому давний фаворит Анны Иоанновны герцог
Бирон, ставший после ее смерти регентом при малолетнем Иоанне VI,
выпустил манифест, в котором уповал только на Бога:
"Помня Бога и учиненную свою присягу, все то, что к
верному управлению порученных им дел к Государственной пользе касается,
чистою совестью, сердцем и радением исполняли".
Не помогло.
"Судебные места наполнить достойными"
Во времена Елизаветы Петровны, воцарившейся после
переворота в 1741 году, борьба с коррупцией имела, если так можно
сказать, необязательный характер. Не чувствовавшая себя прочно на троне
государыня нуждалась в поддержке дворянства и чиновничества. Так что
разнообразные злоупотребления процветали и карались, лишь если чиновник
переходил всякие границы и брал не по чину.
 |
Елизавета Петровна высказалась за искоренение зла насилием |
Только к концу жизни и правления, в 1760 году, больная
императрица обнаружила, что в ее государстве нет счастья, порядка и
правосудия, и поручила Сенату "искоренить зло". Как ни странно, эти
общие слова потом, когда возникала нужда, стали трактовать как
подтверждение указа Петра I 1714 года о казни взяточников и ссылались на
него в приговорах.
Но время приговоров наступило очень не скоро. Ведь
следующая правившая долго императрица Екатерина II решила исправить
нравы русского чиновничества гуманными методами.
Поначалу, правда, она пыталась прибегнуть и к обычным
суровым наказаниям. В указе 1762 года "Об удержании судей и чиновников
от лихоимства" она приводила в пример всему русскому чиновничеству
регистратора новгородской губернской канцелярии Рейберна, который,
приводя к присяге на верность ей бедных людей, требовал с каждого из них
плату. Императрица приговорила его к вечной ссылке в Сибирь на работы. А
также пообещала поступать так же со всеми другими мздоимцами. Но уже
через два месяца, рассматривая дело коллежского советника Василия
Шокурова, который за выдачу жалованья казакам Гребенского войска получил
с атамана и писаря тулуп и голову сахара, приказала виновного просто
отставить от дел и ни на какую другую должность не определять.
Подобное послабление объяснялось просто: прав на престол
у Екатерины II было намного меньше, чем у Елизаветы Петровны, и в
дворянской поддержке она нуждалась гораздо острее. Так что переход к
гуманной борьбе со взяточничеством оказался во многом вынужденным.
В декабре 1763 года страна с удивлением узнала из
манифеста императрицы, что отныне судебные места будут наполняться
только достойными и честными людьми, а причиной прежнего мздоимства была
крайняя бедность судей и чиновников, с которой императрица решила
неуклонно бороться:
"Все судебные места наполнить достойными в знании и
честными людьми; а чтоб прямо таковых иметь, то необходимо нужно дать им
к безбедному пропитанию по мере каждого довольное жалованье; в следствие
чего Мы не только Коллегиям и Канцеляриям, но Губерниям, Провинциям и
городам по состоянию каждого места и входящих в оные дел постановили и
утвердили штаты в потребном числе судящих, канцелярских служителей и
прочих людей, определяя каждому, от вышнего и до нижнего, довольное
жалованье, как обстоятельно в тех штатах и в выданном при оных Нашем
Манифесте значится. Таким образом сделав в Империи Нашей распорядок и
доброе учреждение, надеемся с помощью Божией доставить Нашим подданным
благоденствие и покойную жизнь и избавить от притеснения, лихоимства и
грабительств и что всяк определенный от Нас или от Наших Правительств к
какому-либо месту, чувствуя столь изобильные Наши к себе Матерные
щедроты, потщится, как истинный сын Отечества и Нам верный раб, в
порученном ему деле честно и незазорно исполнять свою должность к
приобретению впредь Нашей Монаршей милости и благоволения".
Говорилось в манифесте и о карах:
"Если бы ж кто, презря таковые Наши Императорские к себе
щедроты, отважился коснуться лихоимству, взяткам и подаркам к отягощению
Наших подданных или просителей по делам стал утеснять, таковой
нечестивый, и неблагодарный, и яко заразительный член общества не только
из числа честных, но из всего рода человеческого истреблен будет".
Впрочем, и из этой затеи ничего не вышло. Императрица
определила множество источников финансирования судей и чиновников нового
типа. Однако дворянство нуждалось в новых землях, а для их приобретения
нужно было вести войны. Войны требовали денег, казна истощалась, и
матушке-императрице приходилось прибегать к не самым достойным средствам
ее пополнения, запуская руку в средства вкладчиков банков или
раскручивая инфляцию. В результате слова ее манифеста так и остались
словами.
Ее сын Павел I и внук Александр I после вступления на
престол обнаруживали, что в стране царит коррупция. Александр I, придя в
отчаяние от масштабов взяточничества, даже придумал собственную
программу борьбы со мздоимством. Он решил наказывать не тех, кто берет,
а тех, кто дает подарки. В марте 1812 года он категорически запретил
делать подарки должностным лицам. Однако, судя по тому, что в 1821 году
указ пришлось повторять, эффект от него, как и от всех прежних, оказался
нулевым.
"С просителями торговались, как на балчуге"
К тому времени, когда в 1832 году следующий император
Николай I одобрил Свод законов, где четко описывались должностные
преступления и наказания за них, появление подобного акта можно было
считать совершенно бессмысленным. Взятки стали неотъемлемой частью
русской жизни. Давать и брать их приучали с раннего детства.
Нижегородский чиновник и интересный мемуарист Владимир Глориантов,
вспоминая о своей учебе в Арзамасском духовном училище, писал, что
ученики старших классов, которым было поручено следить за
нравственностью младших, за недонесение о проступках или хорошие отзывы
брали с подопечных пятачки. Не отставали и преподаватели:
"В свою очередь, и наши педагоги не считали для себя
предосудительным получать подачки от наших более состоятельных
родителей, как-то: гусями, утками, поросятами, а иногда даже и деньгами
— за то, чтобы на их сыновей было обращаемо больше внимания; при
первоначальном же представлении своих сыновей в училище такие родители
считали даже своею непременною обязанностью побывать с подачками у
смотрителя и учителя того класса, в который зачислен его сын. Да и самые
ученики таких родителей по прибытии из дому после вакаций или
Рождественских праздников при явке к учителю давали ему денег не менее
20 к., а после Пасхи кроме денег еще один или два десятка яиц.
Неудивительно, что люди, свыкшиеся еще с ребячества со взяточничеством,
становились потом отъявленными взяточниками, каковыми были в то время
священники в роли благочинных и членов духовных правлений и консисторий,
а также на гражданской службе секретари и столоначальники, в среде
которых, как известно, преимущественно находились лица из духовного
звания".
По наблюдениям Глориантова, взяточники делились на три
категории:
"Наконец прекратилось и мое пребывание в Арзамасском
училище за переходом уже в Семинарию, а из нее потом на службу в
Нижегородскую Палату Государственных Имуществ, где мне воочию пришлось
ознакомиться с разными характерами взяточников и убедиться, что все те
столоначальники и секретари, происходящие из духовного звания и
обучавшиеся в духовных школах, были по взяточничеству гораздо смелее,
настойчивее и даже, можно сказать, бессовестнее, чем чиновники, не
обучавшиеся в этих школах; первые с просителями торговались, как на
балчуге, и прямо назначали для себя цену десятками и даже сотнями
рублей, а вторые довольствовались тем, что им давали. В ведении Палаты
Государственных Имуществ был еще третий сорт взяточников. Это лесные
чины, которые поступали в этом деле замаскированно, иногда прикрываясь
законными условиями. Они и от себя давали взятки не открыто, а, так
сказать, под спудом. Лесничий, подойдя, например, к столоначальнику
Палаты, и тут при любезном с ним разговоре секретно подсунет под дело
или бумагу один или несколько кредитных билетов. Точно так же лесничие
поступали и по отношению к губернскому лесничему и лесным ревизорам,
подкладывая им деньги в шнуровые книги во время ревизии. При таких
обстоятельствах, разумеется, и самая ревизия производилась только для
виду".
При всем том, как свидетельствовал Глориантов, самые
большие взятки получали те, кто занимался комплектованием армии.
Предшественники современных военкомов жили, ни в чем себе не отказывая:
"Злоупотребления все усиливались и усиливались, вместе с
этим усиливалось по Палате и взяточничество. Положил начало этому
сильному взяточничеству столоначальник рекрутского стола Осип Кузьмич
П., который установил так, что по делам о рекрутских наймитах, о
семейных разделах, о покупке и зачете рекрутских квитанций и вообще об
освобождении от рекрутской повинности брал с каждого просителя не менее
200 рублей, да кроме того, советовал дать рублей по 5 или 10
делопроизводителю и советнику... Долго так ратовал Осип Кузьмич и очень
наживался. Жизнь его пред всеми чиновниками блистала. Он занимал
роскошную квартиру с богатою обмеблировкою, одевался богато и шикарно,
имел дорогие золотые часы с массивной цепью, а на указательном пальце
золотой с большим бриллиантом перстень и в довершение всего свел близкое
знакомство с помещицею Неустроевою, на паре вороных лошадей которой
везде разъезжал и лихо на них каждый день к подъезду Палаты подкатывал.
Долго бы, может быть, он прослужил в Палате, если бы не последовал один
случай, вынудивший его выйти в отставку. Было так, что посланный им к
советнику Г. В. Алявдину проситель, не знавши того, что Осип Кузьмич
есть подчиненный советнику, по простоте своей высказался: "Я был у Осипа
Кузьмича, и он приказал мне дать вам вот эти 5 рубл.". "А сколько же ты
дал ему?" — спросил советник. "Дал я ему двести рублей",— ответил
крестьянин. Ясно, что это сильно затронуло самолюбие советника, возбудив
в нем сильную к Осипу Кузьмичу злобу, и тем вынудило его укоризненно и
гневно высказать ему в Палате. Но в свою очередь и П. наговорил
советнику кучу колкостей и в конце концов подал в отставку, сказав на
прощанье, что он "с такими дураками служить более не желает". После
слышно было, что он где-то приобрел за 12 тысяч рубл. несколько душ
крестьян с землею на имя какой-то потомственной дворянки, своей
племянницы, так как на свое имя он не мог этого сделать, не будучи
потомственным дворянином, и в то же время не оградил себя со стороны
племянницы никаким документом, а та будто бы потом вовсе отстранила его
от имения и окончательно завладела им сама. Вот, значит, и выходит, что
неправильное-то стяжание в прок не идет".
Такие истории случались повсеместно, однако страх
подобного исхода останавливал взяточников не больше, чем все
императорские инициативы. Казалось бы, положение было и остается
безвыходным. Однако есть один вариант борьбы с коррупцией, так до сих
пор никем и не опробованный. На всем протяжении русской и советской
истории не было случая, чтобы верховная власть строго придерживалась тех
законов, пусть и никудышных, которые ею самой и были созданы. Постоянно
появлялись разного рода отступления и исключения, на которые равнялись
нижестоящие бюрократы. Так может быть, тем, кто находится на вершине
вертикали власти, стоит просто попробовать строго соблюдать законы? А
там, глядишь, что-нибудь дельное и получится.
Также смотри: